Читать книгу - "Сердце ворона  - Анастасия Логинова"

Пока расставляла на столике чайную пару, вазочку с вареньем, пока подливала кипятку да сливок, снова нет-нет, да ловил на себе Рахманов этот ее взгляд. Прислонившись к комоду, наблюдал за девицей со вновь вернувшейся улыбкой. Верхние пуговки ее голубого форменного платья были расстегнуты – случайно или нет.

– Много ли нынче здесь постояльцев, милая? – не дожидаясь, пока она закончит, спросил Рахманов.

Галина повела полным плечом:

– Меньше все-таки, чем в прошлые годы. Уж думали вовсе останемся без постояльцев, а тут дама богатая приехала, сразу два нумера наняла – на себя и на горничную. А нонешней ночью еще и господин Ордынцев с дочкою и будущим зятем разом три нумера взяли.

– Ордынцев? – Рахманов, припомнив название усадьбы, кивком головы указал на окно, где за шторой пряталась усадьба.

– Ага, – вкрадчиво кивнула Галина и облизнула палец с упавшей на него капелькой варенья. Глаза ее блестели – она очень любила делиться сплетнями. Особенно делиться с теми, кто сии сплетни оценит: – Он самый. Какой-то родственник прежнего хозяина-старика. Скитался, говорят, двадцать лет по европам без гроша в кармане, а тут счастье привалило – и усадьба, и зятек-богач. Вы чай-то чего не пьете? Остынет.

– А ты сама выпей, красавица.

– Не положено нам… – помялась Галина. – Юлия Николаевна узнает – ругаться станет.

– Так нет ведь Юлии Николаевны – не узнает никто. Кушай, милая, кушай.

Мягко, но настойчиво Рахманов надавил на ее плечо, принуждая сесть. Девушка хоть и противилась, но лишь для вида. Хмыкнула, в конце концов, и по привычке своей перелила чай в блюдце, охотно пригубила.

– А к вам-то, барин, как изволите обращаться? – то ли сказала, то ли промурлыкала Галина и снова стрельянула глазами.

– Я не барин, – поправил Рахманов. – Дмитрием Михайловичем зови.

– А маменька вас как в детстве звала? Митенькой, небось? – она снова, уже нарочно, обмакнула палец в варенье и кончиком языка сняла каплю. – Был у меня раньше дружок – Митькой звали. Ладный такой парень. Я в него влюблённая была.

– А потом твой Митька куда делся? Сбежал?

– Сбежал, – пожав плечами, Галина с аппетитом принялась за круассан.

– И не вернулся?

– Ясно дело, не вернулся – у нас из Болота кто уезжает, никогда больше не возвращается. Гиблое место. Я б тоже сбежала, ежели было б куда.

– А Ордынцев этот что ж вернулся? Наследства, никак, получил?

– Куда там! – фыркнула Галина. – Говорю же – дочка замуж выходит, вот зять-то в подарок и выкупил им эту усадьбу.

– А зять?..

– Господин Харди, – старательно выговорила чужеземную фамилию Галина. – Мериканец. О-о-очень состоятельный, я слышала.

– Да ты что… и он женится на дочери Ордынцева?

– Женится. Только она его не любит.

Рахманов лицом изобразил удивление, а Галина, до шепота понизив голос, призналась:

– Утром нонешним своими глазами видала, как с пляжу она возвращалась. Да не одна, а с молодым пригожим господином – не женихом своим. Об ручку так держится нежно-нежно. Меня приметила и сразу ручку-то свою вытянула и вперед побежала, вроде как и не было ничего. Но меня-то не обманешь!

– А жених что же, лопух совсем?

– Лопух не лопух… Да он сам, скажу я вам, по сторонам заглядывается.

– Это на кого же заглядывается? На тебя, небось.

– И на меня, – не смущаясь, подтвердила Галина. – А все больше на хозяйкину дочку, Лару Николаевну.

Рахманов почувствовал, как сердце сжалось – и ухнуло вниз. Улыбка дрогнула. Заметила ли это Галина? Девка глазастая – наверняка заметила.

– А что же Лара Николаевна? – через силу придерживаясь игривого тона, спросил Рахманов.

– А что – Лара Николаевна? Лара Николаевна барышня приличная, воспитанная, по-французски знает. – Прищурилась, глядя точно в глаза Рахманову, и добавила: – Маленькая она еще, Дмитрий Михайлович. Все картинки свои рисует да сказки про русалок читает. Мне призналась однажды, что уплыть куда-то там хочет.

– Куда же? – удивился Рахманов.

– Бог ее знает. Говорю же – маленькая она еще. Выдумщица.

Пока разговаривала, Галина успела, однако, съесть оба пирожных, выпила залпом остатки чая и теперь снова обтирала руки о передник.

– Ну, я пойду? – спросила, поднявшись. – Или еще чего вам порассказать?

– Иди, – отпустил Рахманов. Одарил ассигнацией. – Держи вот, на ленты тебе или обновы какие.

Было там куда больше положенных чаевых, но Галина отнекиваться не стала. Спрятала бумажку за расстегнутыми пуговками и принялась собирать посуду на поднос.

– Вечером заглянешь, – скорее велел, чем попросил, прежде чем отворить для нее дверь.

– Вот еще! – фыркнула девица, ничуть не смутившись.

– Не о том думаешь, глупая: свечей принесешь. Темно здесь.

Галина повела плечом, не ответив, но оба они знали – непременно придет.

* * *

Когда горничная вышла, Рахманов уже из последних сил повернул ключ, запираясь изнутри, и, как дед шаркая ногами, добрался до кровати. Осторожно, боясь лишний раз мотнуть головой, изводимой острым приступом мигрени, опустился на подушки.

Боль сопровождала его столько, сколько он себя помнил. Временами затихала и становилась почти незаметной, а временами и вовсе не возвращалась по целой неделе. Но здесь же, в пансионате, боль только нарастала и нарастала, давая понять, что однажды станет невыносимой…

И все-таки его губы тронула кривая улыбка, когда он припоминал разговор с дерзкой горничной.

Митенька… в самом деле, как же звала его мать? Рахманов припомнить уже не мог, слишком давно все было, будто в иной жизни. Но отец всегда звал его только Дмитрием. Человек он суровый, жесткий, нежностей не признает. Рахманов-старший родился и вырос в Петербурге, всю свою жизнь служил в городской полиции, хоть в чинах продвинулся и не слишком высоко. Как стал околоточным в середине карьеры – с тем и кончил четыре года назад. Зато в родном околотке отца знает каждая собака. Ничего не случается без ведома Рахманова-старшего даже сейчас, когда он службу уже оставил.

Отец не хотел, чтобы Дмитрий пошел по его стопам.

– Ты, Дмитрий, парень с головой – и языки тебе даются, и экзамены в гимназии на «отлично» выдержал. Неча тебе в полиции делать. Учись дальше – может, и на доктора выучишься. У меня средства-то есть, я деньгами всегда подсоблю.

Докторов Рахманов-старший уважал безмерно – быть отцом доктора и впрямь полагал величайшей честью. Дмитрий внимал ему всегда молча, не переча, но и не соглашаясь. Им с отцом вообще редко требовались слова: Дмитрий, который людей читал по одним лишь глазам, уж точно не нуждался в разговорах, да и отец за прошедшие годы знал сына как облупленного.